В любой поездке президента сопровождали не только несколько врачей и медсестер, но и парикмахер, группа поваров, личные фотографы, персональный телеоператор и человек, занимавшийся его одеждой. Он пересел с «ЗИЛа» на «Мерседес», который собрали специально для президента России.

Евгений Савостьянов, который стал заместителем руководителя администрации президента, говорил мне:

— Коль скоро вводится институт избираемого монарха, то надо мириться с тем, что появится двор, в нем будет своя камарилья, будут те, кто ближе к монарху, и те, кто дальше. Это неминуемо…

В Кремле сформировалась иерархическая система власти. Скажем, помощники президента, как и в советские времена, обедали в особой столовой. Имело значение, кто с кем сидел за одним столиком.

Ельцин активно общался со своими приближенными. Пока был здоров, играл с ними в волейбол, потом в теннис — четыре-пять раз в неделю. Если проигрывал, то настроение у него безнадежно портилось. Он купался, даже если температура воды не превышала одиннадцати градусов. Весной и осенью плавал в Москве-реке, буквально расталкивая льдины, чувствовал себя после этого прекрасно. Ельцин любил застолье, устраивал званые ужины в президентском клубе в особняке на Ленинских горах.

Жизнь высшего эшелона власти в России была устроена несколько необычно. Собирается министр вечером после работы домой, ему звонит президент:

— Ну как, сегодня в теннис играем? Поужинаем?

Могло быть иначе. Министр уже садится в машину, когда его охранник спрашивает невинным голосом:

— Ну как, в президентский клуб поедем?

— А почему в клуб?

— Потому что там Борис Николаевич, — со значением говорит охранник.

Министр откладывал любые дела и ехал в клуб. Отказ не предполагался. Причем было известно, что если президент не желал кого-то видеть, то охрана министру о клубе не напоминала. Когда Ельцин стал болеть, посиделки с обильной выпивкой и закуской прекратились. Смена образа жизни была полезна для печени. Но одновременно Борис Николаевич лишился общения, распался круг людей, которые худо-бедно рассказывали ему о происходящем вокруг.

Стать своим при дворе царя Бориса стремились многие, но не всем это удавалось.

Алексей Казанник после октябрьских событий 1993 года стал генеральным прокурором, но продержался недолго. Он не только не подходил для этой работы, но и не смог вписаться в московскую властную систему. Рассказывал потом в интервью «Новой газете», какой диалог у него состоялся с Коржаковым накануне Нового 1994 года.

Позвонил начальник президентской охраны и сказал:

— На Ленинских горах в Доме приемов будут все высокопоставленные лица. Алексей Иванович, вы должны там тоже быть.

Казанник отказался:

— Извините, Александр Васильевич, я вообще-то прокурор, а там будут должностные лица исполнительных органов, за которыми я осуществляю функцию надзора. Поэтому я не могу участвовать в этих компаниях.

Коржаков страшно удивился:

— Как вы не можете участвовать? Там будет президент с женой, все будут с семьями.

— Моя жена в Омске живет.

Коржаков сразу оживился:

— Я сейчас дам команду, ее привезут.

— Нет-нет, спасибо, потому что я хочу на Новый год улететь в Омск.

И генеральный прокурор отправился отмечать Новый год в родной город. Он не желал соблюдать правила игры. Его спрашивали:

— Вы в теннис играете?

— Не играл и играть не собираюсь.

— Ну как же, все играют, а вы не будете играть? Это, Алексей Иванович, как-то странно.

— Что ж делать, я очень странный человек. Надо мои странности уважать…

Нежелание веселиться вместе со всеми и играть в модные игры было, разумеется, не главной причиной отставки Казанника, но тоже сыграло свою роль в отторжении генерального прокурора от власти.

Александр Васильевич Коржаков, руководивший охраной президента, занимал особое положение. Коржакову действительно были приданы или навязаны несвойственные ему функции.

Владимир Степанович Бабичев, в прошлом крупный партийный работник, стал при Черномырдине руководителем аппарата правительства в ранге министра.

Он рассказывал журналистам:

— Как может не ощущаться влияние Коржакова, если так называемая служба по подслушиванию подчиняется ему непосредственно?

— Вы хотите сказать, что правительственные телефоны прослушиваются? — удивились журналисты.

— По-моему, всех подслушивают, даже премьера…

У Бабичева произошло крупное столкновение с советником президента по спорту и его тренером по теннису Шамилем Анвяровичем Тарпищевым. По словам Бабичева, пользуясь близостью к президенту, Тарпищев попытался в обход всех согласований создать акционерное общество. Руководитель аппарата правительства был категорически против. Ему позвонил Коржаков и начальственным тоном спросил:

— Почему до сих пор не подписан устав этого предприятия?

Бабичев тогда только пришел в правительство и еще не знал, что представляет собой Коржаков. Задал естественный вопрос:

— Кто вы?

— Начальник охраны президента.

— Ах, вы начальник охраны, так вот и охраняйте и не в свои дела не лезьте.

После этого Бабичеву тут же отключили телефоны, в том числе и правительственную связь… Конечно, телефоны потом пришлось включить, но дерзость не была забыта.

Близость к президенту открывала невероятные возможности. Шамиль Тарпищев создал Национальный фонд спорта. По его просьбе президент в ноябре 1993 года подписал указ о предоставлении фонду спорта фантастических льгот: фонд получил право беспошлинного ввоза в страну табачных изделий и алкогольных напитков. В результате девяносто пять процентов импорта табака и алкоголя пришлось на долю Национального фонда спорта.

Маскировалось это заботой о спорте и спортсменах. В реальности эти льготы наносили огромный ущерб экономике страны, стали питательной почвой для коррупции и преступности.

— Знаете, — говорил академик Николай Шмелев журналистам, — сколько получали Национальный фонд спорта, Фонд ветеранов Афганистана и, к сожалению, православная церковь, которые были освобождены от пошлины на алкоголь, табак и лекарства? В сумме это составляло 6–7 миллиардов долларов в год, в то время как весь бюджет Академии наук составлял 150–170 миллионов. Эта льгота просто шла в карман…

За право пользоваться льготами убили немало людей. Зато очень многие высшие чиновники поправили свое материальное положение. Бороться с их интересами рисковали немногие. Первый вице-премьер Анатолий Чубайс заявил:

— Если у Национального фонда спорта не отберут льготы, я уйду из правительства.

И Чубайс добился своего. Так то Чубайс…

Коржаков позволял себе и к Черномырдину обращаться на «ты». Генерал-охранник увлекся, перешел некую грань и стал вреден для президента. В конце 1994 года «Известия» опубликовали письмо Коржакова Черномырдину. Начальник президентской охраны жаловался главе правительства на то, что министр экономики Александр Шохин принимает неверные решения в нефтяной сфере: хочет отменить институт спецэкспортеров и обеспечить равный доступ компаний к нефтепроводам.

Письмо начальника президентской охраны было написано в ультимативной форме:

«Считаем целесообразным предложить Вам поручить Первому заместителю Председателя Правительства О. Сосковцу, в рамках его полномочий по курированию топливо-энергетического комплекса, создание комиссии для проведения экспертной оценки всех вышеприведенных распоряжений с точки зрения соответствия национальной стратегии в области нефтяной политики и укрепления экономики страны».

Виктор Степанович Черномырдин был, наверное, глубоко оскорблен таким тоном, потому и позаботился о том, чтобы письмо было предано гласности, иначе оно бы никогда не попало в газету.

Министр Шохин пытался сделать то, что было совершенно необходимо: уничтожал почву, порождавшую коррупцию. Естественно, это наносило ущерб влиятельным силам, которые хотели сохранить контроль над экспортом нефти. Первый вице-премьер Сосковец пожаловался своему другу Коржакову. Они решили повлиять на премьера и промахнулись. Не от большого ума сочинили такое письмо…